За рюмочкой душистого коньячка...

Кинаман и Кулхард сидели на кухне за рюмочкой душистого коньячка. И только немного потёртая лампа, старушка, сколько воспоминаний с нею было связано, освещала стол и небогатый гарнир, заботливо разложеный на краешке блюдца. Аккуратно нарезанные киноматью ломтики бородинского хлебушка, щедро посыпанные солью. И неряшливо раскупоренная упаковка кальмаров. Ммм, какие это были кальмары, вкус 90-х, точно такими кальмарами угощал молодого Павла Гринёва любящий отец.

- Слушай, Павел - приободрился Кулхард: - а ты в каком полку служил?

- Нихде.

- То есть, как, нигде?

- По состоянию здоровья, Холь.

Киноман отвёл взгляд. За окном стояла тёплая июньская ночь.

Кулхард не выдержал: - Но ведь ты абсолютно здоров!

- Я давно хотел признаться тебе, Нихолай.

Кинаман лёгким движением руки приподнял початую бутылку армянского коньяка.

- Будем.

- Вот я машины люблю, Формулу 1. И денди тоже люблю, наверное.

- У меня плоскостопие, Холь.

Новость шокировала Николая. Он медленно поднялся. Сиденье табурета, старательно отделанное клеёнкой, с присохшим к нему кусочком фекалий, было влажным.

- Почему ты не признался мне раньше. Я всем говорил, что ты - абсолютно здоров, я верил тебе, Паша, ты подставил меня!

- Будем.

Николай сел.

- Почему ты скрывал это от нас?

- Ещё не время, Холь, ещё не время.

- Ну, да, наверное.

За окном лаяли собаки.